Раздавит его снегом, такой он весь кривой и косой от старости.

— Вот тебе первое дело, женщина! Среди соседей найдешь плотника, или просто — мужиков рукастых. Пусть сарай тебе новый поставят. Пока земля не застыла, и столбы вкопать еще можно. Потом — закупишь дров, наймешь людей, чтобы они и привезли, и сложили. Потом… потом закупишь продуктов. Муку там, мясо, картошку. В общем, все что нужно. И вот еще что… Через несколько дней я приеду, вместе сходим в… одно место. Нужно тебя приодеть. Если уж ты… моя женщина, то и выглядеть должна красивой.

Ивану нравилось смотреть, как расцветает от его слов эта и так очень привлекательная женщина. Потом, в какой-то момент, она чуть загрустила, и он спросил:

— А теперь что не так? Чего ты опять увяла?

Она помолчала, отведя взгляд, а потом:

— Ваня! Ты останешься… на ночь?

Он хмыкнул:

— А ты сама этого хочешь?

Она смутилась, но потом подняла взгляд и сказала:

— Да… Хочу.

В доме уже чуть потеплело. За окном клонился к вечеру неяркий, пасмурный день, и поэтому в доме был полумрак. Он подошел к ней, обнял. Ее губы были в меру полные, и целовать их было очень здорово. Сначала она стеснялась, но постепенно стала отвечать ему.

Когда он стянул с нее юбку, и начал поглаживать по попе, в очередной раз отметил, что попа у нее … тоже очень даже ничего. В меру полная, округлая… очень аппетитная.

«Так и укусил бы ее… за округлости! Х-м-м… а кто мне мешает это сделать?».

Фатьма чуть отстранилась от него:

— Подожди, подожди… я разденусь.

Он стал активно ей помогать, не забывая между делом и с себя стягивать одежду. Оставшись голой, она в первый момент попыталась прикрыться руками, но потом отвела их, и посмотрев на Ивана — «ну вот я! как? нравлюсь?», и увидев явное его «одобрение», обняла и продолжила целовать.

Она… и правда хотела. И еще как хотела! Очень горячая была. Она не была настолько умела, как Вера. После его обучения. Но энтузиазм Фатьмы… зашкаливал. И не понять Ивану было, что это — благодарность женщины, ее голод по мужчине, или она такая и есть — знойная, смуглая красавица.

После… первого раза, после этого взрыва эмоций, они отдыхали недолго. В доме было уже темно, и Иван мог только на ощупь «разглядывать» женщину. И ему нравилось то, что он ощущал. Но мужчина все же любит глазами, поэтому он попросил ее зажечь свечу. Она немного смутилась, но все-таки зажгла какой-то огарок.

Неяркий, колеблющийся свет этого «огрызка» добавил очарования в ее облик. Она и так была красива той восточной красотой, которую на ее родине принято называть порождением иблиса. А сейчас, в полумраке, ее смуглое, такое изящное и одновременно крепкое тело, заводило его еще больше.

«Она гибкая как… сильная змея. Не тонкая, а… хищно-опасная, вроде бы и мягкая на ощупь, но под смуглой кожей чувствуются мышцы».

У нее были волосы, как говорят поэты — цвета воронова крыла. Изначально они были заплетены в толстую косу, закрученную большой шишкой на затылке. Фатима хотела их распустить, но он попросил пока обождать — «мешаться будут». Коса с затылка все же раскрутилась, и Иван сейчас, лежа на спине и отдыхая, играл с ней, кончиком щекотал женщине спину. Она вздрагивала, чуть слышно хихикала, даже попеняла ему: «Щекотно же, Ваня!», но он продолжал забавляться, погладывая на закинутую ему на живот смуглую, полную и красивую ногу, которую он и поглаживал правой рукой.

«А там, между ног, у нее волосы закручены плотными кудряшками… прямо каракуль какой-то… и очень жесткие, как проволока».

Иван поймал себя на мысли, что уже давно привык, что здесь женщины о депиляции пока еще и не догадываются. Он сначала просто поглаживал ее, успокаивая. Но потом поглаживания стали… более нескромными, и женщина ответила ему. Дыхание ее начало сбиваться, а потом она стала постанывать. Косову же нравилось смотреть, как Фатьма поначалу как будто удивленно прислушивалась к своим ощущениям, а потом отдавалась им со всей страстью.

Через некоторое время, опытным путем, было установлено, что Фатьме больше всего нравятся три позы — на спине, с чуть приподнятыми ногами; догги-стайл, когда она покорно замирала перед ним, прогнувшись; и — наездница. Похоже, что последняя была для нее новинкой, так как, когда Иван, чуть приподняв, посадил ее на себя, первое мгновение она замерла, не понимая, что делать. Но после его подсказок, сделанных больше руками и движениями, чем словами, она вздохнула и стала опускаться на него. Медленно, прислушиваясь к себе, и постоянно чуть замирая. Потом, когда она почти полностью опустилась на него, она открыла глаза и наклонившись, спросила шепотом:

— А дальше… что делать?

— Скачи! Ты же — восточная красавица, тебе должны быть привычны скакуны. Вот и… скачи!

Она негромко засмеялась:

— Скажешь тоже… я и на коне-то никогда не сидела.

— Просто делай, как тебе приятнее…

Она стала двигаться, сначала робко, потом — все смелее. Наращивая скорость или снижая ее, меняя амплитуду движений, или наклоны тела. Периодически она наклонялась к нему и целовала в губы. Иван придерживал ее за бедра, поглаживал и стискивал ягодицы, потом начал играть с сосками крепких и упругих грудей. Он чуть сжимал их пальцами, поглаживал, а потом притянув Фатьму к себе, потянулся и стал поочередно ласкать их губами. Облизывать, потискивать, покусывать… Похоже, именно это и довело ее до точки. Она замерла, подрагивая, и чуть слышно постанывая. А Косов же, чуть приподняв ее за бедра над собой, стал «помогать» ей снизу. Все сильнее и сильнее.

Женщина упала ему на грудь, закрыв его лицо волосами все же раскрутившейся косы, и стонала все громче и громче, а потом стала и вскрикивать, когда его движения стали максимально резкими и сильными. Кончили они вместе.

Чуть отдышавшись, Иван поймал себя на мысли:

«Синяков бы у нее на попе не оставить… Похоже, я чересчур сильно их сжимал, когда… был на пике!».

Женщина молча лежала на нем. И эта горячая, упругая тяжесть так нравилась Ивану, что… он снова начала потихоньку двигаться снизу. Медленно… Ласково… Поглаживая спину от плеч и вниз… переходя на ягодицы.

Она снова начала постанывать.

«Как она быстро… отвечает. Очень чувственная…».

Фатьма приподнялась на руках и поставив локти ему на грудь, посмотрела Ивану в глаза. Хрипловатым шёпотом спросила:

— Ваня… а ты зачем так смотрел на меня… когда я… скакала?

— Потому что ты очень красивая, и потому что ты